Эволюция центральных представительных органов власти в России

На этой мысли базировалась подготовленная Булыгиным система (ос­новная работа была проделана Крыжановским), по которой крестьянские избиратели входили в значительном количестве в состав избирательных со­браний и, сверх того, имели особое право — выбирать отдельно от других участников избирательных собраний, из своей собственной среды, по одно­му депутату на губернию, так что восьмая часть Государственной Думы со­ставлялась из депутатов крестьянского сословия, выбранных исключитель­но самими крестьянами. Это преимущество крестьянских избирателей еще в ноябре 1906 года столь импонировало графу Витте, что он отклонил тогда всякое сколько-нибудь значительное изменение избирательной системы в пользу всеобщего избирательного права, так как изменение не совмещалось с привилегированным положением крестьян, созданным Булыгиным. И вот, после едва двухгодичного конституционного опыта, встало перед пра­вительством грозным призраком то самое крестьянство, которое несколько ранее почиталось им же за краеугольное основание системы. Правительство разочаровалось в политической благонамеренности крестьянства.

Новый избирательный закон поставил своею главной задачей ослабить влияние крестьянских элементов на выборы. При этом дело было исполне­но с большим вниманием и осторожностью. В первой стадии выборов кре­стьянские избиратели могут и не заметить происшедшей перемены, ибо каждая волость по-прежнему выбирает от себя двоих выборщиков в состав крестьянского уездного выборного собрания; однако, когда избранники волостей сойдутся в уездном избирательном собрании, тогда они уже не могут не заметить, что число лиц, которых им предстоит выбрать из своей Среды в губернское избирательное собрание, стало гораздо меньше, чем при прежнем порядке. В этом пункте, собственно, и заключается главный выпад, направленный против крестьянского представительства. В общей сложности в русских губерниях число выборщиков, избранных крестьянс­кими уездными собраниями, по сравнению с тем же числом по старому избирательному закону, уменьшилось вдвое; зато число выборщиков от зем­левладельцев соответственно увеличилось. Выборы самих депутатов в Думу, как и прежде, производятся в губернских избирательных собраниях, но на­мечается большое различие в общем составе губернских собраний по старо­му и по новому порядку. По старому порядку были такие губернии, в кото­рых крестьянские выборщики составляли больше половины всего собра­ния, и нигде их число не составляло менее одной трети; теперь пропорция одной трети сохраняется только в редких случаях, а в большинстве губерний процент участия крестьянских выборщиков в губернских избирательных со­браниях определяется лишь в 20-25%, а иногда падает и того ниже. Напро­тив, число выборщиков от землевладельцев почти всегда достигает полови­ны общего числа участников губернских избирательных собраний, а нередко превышает половину. Избирательные коллегии, посылающие в Думу депутатов, приобретают преимущественно землевладельческий характер. Как и прежде, в каждой губернии должно быть избрано по одному депутату из состава крестьянских членов избирательных коллегий, но прежде этот депутат избирался исключительно крестьянскими выборщиками, которые для этой цели выделялись каждый раз в особую избирательную коллегию, теперь же избрание крестьянского депутата возлагается на все избиратель­ное собрание в полном его составе. Коллегия, состоящая по преимуществу из землевладельцев, должна определить крестьянского депутата, посылае­мого в Государственную Думу для защиты крестьянских интересов...

Крестьяне, конечно, истолкуют все по-своему. Они никогда не разделят того положения, по которому истинными защитниками крестьянских ин­тересов признаются лица, избранные не крестьянами. В русском народе издавна существует глухая рознь между крестьянами и «господами», — рознь, достигающая иной раз такой остроты, что невольно представляется, будто дело идет не о двух различных классах населения, а о двух различных расах. Эта рознь воспитана крепостным правом, а по отмене его поддержи­валась благодаря политике правительства, которое с особою нежностью принимало к сердцу аграрные и политические интересы дворянства. Крес­тьяне, со своей стороны, сосредотачивали свои надежды, минуя и господ и правительство, непосредственно на верховной власти. В прежние времена эти надежды покоились на монархе, теперь они были перенесены на Госу­дарственную Думу. Великое политическое значение Первой Думы и заключа­ется в том, что в ее стенах состоялась встреча крестьянских депутатов с депу­татами от «господ» — на почве объединившей всех работы, благодаря которой и было достигнуто первое сближение двух, столь различных по своей природе, мировоззрений. Правительство, вместо того, чтобы содействовать дальней­шему развитию этого объединительного движения, встало на сторону тех, кому такое движение внушало страх. Вся народная вера в Думу, вся попу­лярность ее как учреждения была основана на том, что народ признал в ней высшее установление, куда может проникнуть его ничем не фальсифициро­ванный голос; от нее он ожидал и воли, и земли. Теперь крестьянству навя­зывалось иное представление о Думе, ему предлагают Думу, избранную под давлением землевладельческих интересов. Правда, западно-европейский читатель может возразить, что нет необходимости проводить такую резкую границу между крестьянами и помещиками, так как и среди крестьян име­ется немало землевладельцев. Русский избирательный закон не игнорирует этого обстоятельства. Он удаляет из состава того класса избирателей, кото­рых он называет землевладельцами, всех тех, кто одновременно принадле­жи жиг к крестьянам, так что крестьяне, т.е. лица, принадлежащие к сельским обществам, не вносятся в списки землевладельцев даже и в том случае, когда им принадлежат сотни десятин земли. Закон прямо поощряет и по­кровительствует не только социальной, но и сословной розни. Избранная при этих условиях Дума легко превратится в глазах крестьянства из народной Думы в «господскую» Думу и это будет концом самой Думы,— концом ее влияния и авторитета. Не к ней устремятся народные надежды: она окажет­ся чуждым народу учреждением, чем-то вроде далекого народному чувству Государственного совета, она будет считаться народом бюрократическим учреждением, в котором «господа» совместно с чиновниками решают судь­бы чуждого им дела. В этом кроется опаснейшая сторона провозглашенной реформы. Воз­никнет широкая и глубокая пропасть между народным представительством и самою страной. Необходимо понимать, что страна не откажется от своего стремления к свободам. А земельный вопрос и после роспуска Второй Думы останется столь же властным и жгучим, каковым он был до роспуска. Сформируется ли в русском обществе сила, способная нейтрализовать про­истекающие из такой расстановки сил опасные последствия?

И наконец, если чаяния властей осуществятся, если Третьей Думе действительно суждено заслужить наименование «послушной Думы», то не сведется ли выигрыш правительства лишь к следующему: оно увидит, как на эту Третью Думу, представляющую скорее призрак, нежели действи­тельность народного представительства, страна перенесет все то недоверие, все то недовольство, которые в настоящее время она питает по отношению к бюрократии?

«Будет ли для самой Думы народное дело ее делом? — вопрошал С.А. Муромцев (Утро России 17 октября 1907 г. № 27). Сумеют ли избранники ста тридцати тысяч хотя бы отдаленно постичь те обязанности, которые налагает на них официальное положение радетелей ста тридцати милли­онов?»/../

Перед нами встает вопрос: можно ли кризис власти квалифицировать как изменение ее существа, ее природы? «Глубокий распад государствен­ного строя есть выдающееся политическое зло переживаемого времени!!»— восклицал С.А.Муромцев в октябре 1907 г. Трудно оспорить этот вывод выдающегося юриста, опытного общественного деятеля. Однако, если подойти к «перевороту» 3 июня с государственно-правовых позиций, то он не вносил сущностных перемен в государственный строй, не изменил саму систему власти. Формально ведь не пересматривались «Основные законы», оставались обе палаты с прежними правами. Другое дело, что система власти стала внутренне еще более противоречивой, раздиралась распрями между всеми ветвями власти; это еще раз, и не последний, к сожалению, проявилось в событиях 3 июня. Но, с учетом всего сказанно­го, классическим примером «государственного переворота» в сопоставлении со всем историческим опытом события 3 июня назвать нельзя.

Подведем итог. Посмотрим, что дал правительству новый закон.

Избирательный закон 3 июня 1907 года, главную роль при выработке которого играл товарищ министра внутренних дел С.Е.Крыжановский, этот «волшебник конституционного права», преследовал цель: создать такое народное представительство, которое бы стало добросовестно рабо­тать в рамках существующих законов. Новый закон вроде никого прямо не лишал избирательного права (только в отношении Средней Азии было признано, что эта область еще «не созрела» для выборов). Но существен­но менялся удельный вес отдельных групп населения. В Европейской России по старому закону крестьяне избирали 42% выборщиков, зем­левладельцы — 31%; горожане и рабочие — 27%. По новому закону кресть­яне избирали только 22,5%, а землевладельцы уже 50,5%, горожане и рабочие — те же 27%. Горожане при этом разделялись на две «курии», голосовавшие отдельно, причем первая курия («цензовая») имела больше выборщиков. В общем, 65% выборщиков избирались зажиточными, образо­ванными слоями населения, которые участвовали в земских и городских выбо­рах и имели более долгий опыт общественной деятельности. Сословно-элитарный характер закона несомненен. Голос одного помещика равнялся голоса­ми 7 горожан, 30 крестьян-избирателей, или 60 рабочих. «Количество выборщиков было так распределено между различными социальными груп­пами, чтобы дать перевес поместному дворянству»,— пишет Милюков.

Было сокращено представительство окраин: Польши с 36 до 12 (и 2-х депутатов от русского населения), Кавказ с 29 до 10; это было отступле­нием от того начала имперского равенства, которое было положено в основу прежних законов. «Государственная Дума должна быть русской и по духу»,— говорилось в Манифесте,— «иные народности... не должны и не будут являться в числе, дающем им возможность быть вершителями вопросов чисто русских». Это было намеком на решающую роль польско­го кола во 2-й Думе, которое поддерживало то кадетов, то социалистичес­кое крыло, обеспечивая им перевес.

Но события 3 июня не исчерпываются лишь изменением избиратель­ного закона. Манифест 3 июня имел более принципиальное значение, чем сам избирательный закон. Он окончательно определил новый государ­ственный строй; завершил ту перестройку, которая была начата рескрип­том 18 февраля 1905 г. Текст Манифеста был написан П.А.Столыпиным, но мысли он выражал самого Государя. В обществе двусмысленность си­туации порождает вопросы: «Что это за новый строй? Какое-то абсолют­ное «беспринципно»: ни монархия, ни демократия»,— сетовал в своем дневнике Л.Тихомиров, который в то же время писал открыто: «Не вый­дем мы из беспорядков и революций до тех пор, пока не станет всенародно ясно и практически неоспоримо,— где Верховная власть, где та сила, кото­рая при разногласиях наших может сказать: «потрудитесь все подчинить­ся, а если не подчинитесь — сотру с лица земли».

Манифест 3 июня отвечал на этот вопрос: «Все эти изменения в порядке выборов не могут быть проведены обычным законодательным путем через ту Государственную Думу, состав коей признан Нами неудовлетворитель­ным, вследствие несовершенства способа избрания ее членов. Только Вла­сти, даровавшей первый избирательный закон, исторической Власти Рус­ского Царя, дано право отменить оный и заменить его новым...

От Господа Бога вручена Нам Власть Царская над народом Нашим, перед Престолом Его Мы дадим ответ за судьбы Державы Российской. В сознании этого черпаем Мы твердую решимость довести до конца нача­тое Нами великое дело преобразования России и даруем ей новый изби­рательный закон».

Манифест провозглашал, что историческая власть русского Царя оста­ется основой государства. Все законы исходят от нее. Манифестом 17 ок­тября и Основными Законами 23 апреля 1906 г. установлен новый законо­дательный путь, ограничивающий царскую власть в области издания новых законов. Но в случае, если спасение государства не может быть достигнуто на обычном законодательном пути,— за Царскою властью остаются обязан­ность и право изыскать иной путь. Эту верховную суверенность Государь и подразумевал под словами «самодержавие, такое как и встарь».

Царь как был, так и остался верховным, державным вождем страны. «Он вывел ее из войны и смуты, и Манифестом 3 июня довел до конца «великое дело преобразования»: В России утвердился новый строй — Дум­ская Монархия».

Оценки 3 июньского «переворота» современниками диаметрально противоположны. Левые, социалисты говорили о контрреволюции, вос­становлении самовластья. Правые монархисты тоже заявляли, что «Ак­том 3 июня самодержавный государь явил свое самодержавие» (граф Бобринский, лидер правых). А.Гучков, лидер октябристов, заявлял: «Тот го­сударственный переворот, который был совершен нашим монархом, является установлением конституционного строя». — Это в общем близ­кое к истине заявление немедленно было оспорено лидером умеренно-правых Балашовым:— «Мы конституции не признаем и не подразумеваем ее под словами обновленный государственный строй».

В советской исторической литературе широко употреблялся термин «Третьеиюньская монархия». Он представляется менее удачным, чем вве­денное С.Ольденбургом понятие «думская монархия», «самодержавие с Думой».

«Российская Империя,— восклицал барон Мейендорф А.Д., член Гос­думы,— была самой демократической монархией в мире. Царская власть представляется наиболее европейским из русских учреждений, может быть, единственно европейским». Можно оспорить, конечно, мысль об особой цивилизаторской миссии самодержавия. Но ведь были же импе­раторские университеты, театры, академии, музеи, библиотеки. И звание императорского ко многому обязывало, было эталоном, синонимом со­вершенства. Но дело не только в этом.

Была ли государственно-политическая система России после учрежде­ния Думы эталоном, воплощением совершенства? Уже в постановке воп­роса содержится ответ. И в заявлениях Императора и премьера — «прави­теля Его Императорского Величества», речь игла только о начале пути, о создании правового государства. Столыпин десятки раз говорил это в ре­чах с думской трибуны. Если «самодержавие как встарь», то Дума «как встарь — Земский Собор» должна стать законосовещательным органом. Николай II этого своего желания и не скрывал. Ни о каком правительстве общественного доверия и речи быть не могло. Император не считал воз­можным увеличить влияние «общестпенности» на ход государственных дел, вручить ее представителям державный руль. Его личное общение с думскими деятелями, претендентами на министерские посты, убеждало его в том, что в русском обществе пока отсутствуют силы и лица, кото­рым историческая власть имела бы полное право передоверить судьбу России. Это его убеждение трудно в исторической перспективе оспорить, но и в ближайшем окружении Императора было аналогичное положение, второго Столыпина и там не оказалось.

5.5 III ГОС.ДУМА

Выборы в 3-ю Думу были в сентябре-октябре 1907 г. В Думу прошли в основном лица, выступавшие под флагом сотрудничества, а не борьбы с властью. Из 442 депутатов явное большинство в 300 человек составляли правые и октябристы (лидер А.И.Гучков). Кадетов только 54 (лидер П.Н.Милюков), трудовиков 13 и 20 социал-демократов. В целом сложи­лось примерно три равных группы: правых около 150, столько же центр и чуть меньше — около 140 левых.

И сами выборы, и закон, по которому они проводились, явили миру лики старой России, старые, николаевских времен, методы управления. Привычка властвовать. Умение «разнести», «распечь», «не рассуждать!» «Молчать!» — к этому сводилось умение руководить. Старый метод жи­вуч! — восклицала оппозиционная пресса в далеком 1908 году.

Лидерами правых в III Думе был граф А. Бобринский, херсонский и курский помещик граф В. Доррер, бессарабский помещик В. Пуришкевич, курский помещик Н. Марков (Марков 2-й). Октябристов возглавляли московский капиталист А. Гучков и екатеринославский помещик М. Родзянко.

Кадеты и примыкавшие к ним фракции прогрессистов и нацио­нальной буржуазии окраин России имели 108 членов. Их лидером был приват-доцент Московского университета историк П. Милюков.

Представительство рабочих и крестьян в III Государственной думе было ничтожно. Трудовики были представлены 14 членами. Социал-демократическая фракция состояла из 20 членов; большинство в ней принадлежало меньшевикам.                             

На почве общих интересов и отстаивания самодержавия, поме­щичьего землевладения, господства дворян в управлении, жестоких  репрессий против рабочих и крестьян на первых же заседаниях III Думы сложился блок черносотенцев и октябристов, составлявший 2/3 состава Думы (300 членов). Однако между черносотенными помещиками и октябристами существовали и некоторые противоречия. «Интересы капитализма, — отмечал В. И. Ленин, — хотя бы и грубо хищнического, паразитического, не мирятся с безраздельным господ­ством крепостнического землевладения». Октябристы настаивали на расширении прав земского и городского «самоуправления» и призна­вали «конституцию» 17 октября, а черносотенцы были против мест­ного «самоуправления» и манифеста 17 октября. Это вынуждало ок­тябристов в ряде вопросов искать союзников в лице сильно поправев­ших кадетов. Так сложился второй — октябристско-кадетский блок, составлявший немного менее 3/5 состава Думы (262 члена). Наличие черносотенно-октябристского и октябристско-кадетского блоков определяло характер деятельности III Думы. «III Дума, — пи­сал В. И. Ленин, — есть политически оформленный, общенациональ­ный союз политических организаций помещиков и крупной буржуа­зии». Попеременно опираясь на третьедумские блоки, правительст­во Столыпина укрепляло позиции самодержавия, осуществляло в ин­тересах господствующих классов помещиков и буржуазии внутрен­нюю и внешнюю политику.

Состав, характер и результаты деятельности III Думы ознамено­вали определенный период в истории самодержавия в России, кото­рое делало новый шаг по пути к буржуазной монархии.

Реакционный состав III Думы обеспечил ее «работоспособность» и сотрудничество с царским правительством. Государственная Дума третьего созыва действовала пять лет (с 1 ноября 1907 г. по 9 июня 1912 г.), собираясь на ежегодные сессии примерно одинаковой дея­тельности (7—8 месяцев). За 611 заседаний III Дума рассмотре­ла 2570 законопроектов, из которых утвердила 2200. Подавляющее большинство этих законопроектов было выдвинуто по инициативе ми­нистерств и главных управлений; законодательная инициатива самой Думы была ничтожной; ее членами было выдвинуто лишь 205 зако­нопроектов.

Пост председателя III Думы последовательно занимали октябри­сты: смоленский помещик Н. А. Хомяков (до 10 марта 1910 г.), А. И. Гучков (до марта 1911 г.) и М. В. Родзянко (до конца деятельности III Думы).

В процессе деятельности Думы возникло более 30 комиссии.

Третья Дума утвердила многочисленные законопроекты прави­тельства, направленные на усиление администрации, полиции, жан­дармерии, увеличение ассигнований на строительство тюрем; ею бы­ли приняты все аграрные мероприятия Столыпина, направленные на «землеустройство», переселенческую политику, расширение деятель­ности Крестьянского банка. Государственная дума одобряла и внеш­нюю политику царизма по укреплению Антанты и подготовку к вой­не.

Ежегодно Дума утверждала бюджеты государства. За пятилетие (1907—1912 гг.) военный бюджет России вырос на 51%. Не желая выслушивать критику некоторых теневых сторон военной организа­ции и военной бюрократии в Государственной думе и ее комиссии по государственной обороне, правительство, вопреки «Основным за­конам», издало «правила» 24 августа 1909 г., изымавшие из ведения Государственной думы военное законодательство.

Немногим представителям рабочих и крестьян было очень тяже­ло выступать в этой Думе.

Социал-демократическая фракция Думы использовала думскую трибуну для разоблачения политики царизма и господствующих клас­сов, для распространения политических требований социал-демокра­тии: свержение самодержавия, учреждение демократической респуб­лики, конфискация помещичьих земель. В предлагаемых большеви­ками формулах «перехода к очередным делам» давалось правильное изложение программы партии.

Одной из форм работы Думы были думские запросы; 15% всех внесенных в 111 Думу запросов исходило от социал-демократической фракции. Подавляющее большинство думских запросов о произволе, царящем в отдельных звеньях государственного аппарата России, внесенных социал-демократической фракцией, реакционное большин­ство Думы объявило «несрочным» и похоронило в различных комис­сиях. Па срочные запросы отвечали министры, главноуправляющие и другие царские чиновники.

Ввиду истечения полномочий членов Государственная дума тре­тьего созыва прервала свою деятельность 9 июня 1912 г., а 29 авгус­та последовал указ, назначающий выборы в новую Думу и созыв ее на 15 ноября того же года.

5.6 VI ГОС.ДУМА

Избирательная кампания в IV Государственную думу проходила в обстановке нового подъема революционного движения масс.

Правительство приступило к подготовке выборов в IV Думу еще в начале 1912 г. Тогда министр внутренних дел А. А. Макаров пред­писал губернаторам сообщать ему о том, не предвидится ли опасе­ния, что в связи с предстоящими выборами в Думу могут быть из­браны левые. Департамент полиции усилил субсидии черносотенным организациям. Для укрепления позиции правительственного лагеря Значительно активизировалось духовенство. Обер-прокурор Святейшего синода В. К. Саблер развил бурную предвыборную деятель­ность: при Синоде было создано особое предвыборное синодальное бюро, а на местах — епархиальные избирательные комитеты.

Привлечение духовенства для выборов в Думу В. И. Ленин считал бонапартистским приемом, свойственным абсолютной монархии в России этих лет.

Правительство пустило в ход и грубые административно-полицей­ские приемы устранения неугодных избирателей, уполномоченных и выборщиков: аресты, закрытие предвыборных собраний (особенно рабочих), сенатские разъяснения и т. п.

Большевики выступали на выборах самостоятельно. Пражская конференция РСДРП (январь 1912 г.) признала учас­тие в избирательной кампании «безусловно необходимым». Главной задачей выборов и участия в деятельности Думы большевики счита­ли социалистическую пропаганду и организацию рабочего класса. Конференция выдвинула лозунги избирательной кампании: демокра­тическая республика, 8-часовой рабочий день и конфискация всех помещичьих земель. Между большевиками и меньшевиками (послед­ние проводили избирательную кампанию нередко в сотрудничестве с либералами) велась ожесточенная борьба.

Избирательные комбинации Министерства внутренних дел и Свя­тейшего синода принесли результаты. Фракции правительственного лагеря получили в Государственной думе четвертого созыва 283 мес­та (185 правых, черносотенцев и националистов и 98 октябристов). Черносотенно-октябристский блок опять получил господствующее по­ложение в Думе. Лидерами фракций правительственного блока были правые и черносотенцы — В. Пуришкевич, Н. Марков 2-й, национа­лист, редактор черносотенной газеты «Киевлянин» В. Шульгин, ок­тябристы М. Родзянко и рязанский помещик Н. Волконский.

Фракциями либерального лагеря были прогрессисты, кадеты и на­циональная буржуазия окраин. Все вместе они составляли 128 чле­нов Думы. Лидерами этих фракций были кадеты — П. Милюков, уездный предводитель дворянства Тверской губернии Ф. Родичев, врач и земский деятель А. Шингарев, прогрессисты А. Коновалов и В. Маклаков. Вместе с октябристами либеральный лагерь составлял второе боль­шинство, необходимое правительству «для облегчения добывания зай­мов, для «исправления» крайностей черной сотни, для надувания про­стаков «реформами», исправляемыми Государственным советом». Мелкая буржуазия была представлена фракцией «трудовиков» (10 членов).

Социал-демократическая фракция была представлена 14 депута­тами: 6 большевиками и 8 меньшевиками. Большевистская шестер­ка состояла из четырех металлистов и двух текстильщиков из про­летарских губерний страны: А. Е. Бадаев — от рабочей курии Петер­бургской губернии, Ф. Н. Самойлов — Владимирской, Г. И. Петров­ский — Екатеринославской, М. К. Муранов — Харьковской, Н. Р. Шагов — Костромской и Р. Малиновский — Московской. Меньше­вистская восьмерка прошла большей частью от второго городского съезда непролетарских губерний. Шесть губерний, избравшие боль­шевиков, насчитывали 1008 тыс. рабочих, а восемь губерний, избрав­шие меньшевиков, только 214 тыс. рабочих.

Первоначально большевики и меньшевики действовали в составе одной социал-демократической фракции, внутри которой шла острая борьба по отдельным вопросам революционного движения. Меньше­вики не признавали программы-минимум, а вместо этого выдвигали лозунги полновластной Думы, культурно-национальной автономии, свободы коалиции и т. п. В октябре 1913 г. большевики заявили о выходе из социал-демократической фракции и организовали Росси Избирательная кампания в IV Государственную думу проходила в обстановке нового подъема революционного движения масс.

Правительство приступило к подготовке выборов в IV Думу еще в начале 1912 г. Тогда министр внутренних дел А. А. Макаров пред­писал губернаторам сообщать ему о том, не предвидится ли опасе­ния, что в связи с предстоящими выборами в Думу могут быть из­браны левые. Департамент полиции усилил субсидии черносотенным организациям. Для укрепления позиции правительственного лагеря Значительно активизировалось духовенство. Обер-прокурор Святейшего синода В. К. Саблер развил бурную предвыборную деятель­ность: при Синоде было создано особое предвыборное синодальное бюро, а на местах — епархиальные избирательные комитеты.

Привлечение духовенства для выборов в Думу В. И. Ленин считал бонапартистским приемом, свойственным абсолютной монархии в России этих лет.

Правительство пустило в ход и грубые административно-полицей­ские приемы устранения неугодных избирателей, уполномоченных и выборщиков: аресты, закрытие предвыборных собраний (особенно рабочих), сенатские разъяснения и т. п.

Большевики выступали на выборах самостоятельно. Пражская конференция РСДРП (январь 1912 г.) признала учас­тие в избирательной кампании «безусловно необходимым». Главной задачей выборов и участия в деятельности Думы большевики счита­ли социалистическую пропаганду и организацию рабочего класса. Конференция выдвинула лозунги избирательной кампании: демокра­тическая республика, 8-часовой рабочий день и конфискация всех помещичьих земель. Между большевиками и меньшевиками (послед­ние проводили избирательную кампанию нередко в сотрудничестве с либералами) велась ожесточенная борьба.

Избирательные комбинации Министерства внутренних дел и Свя­тейшего синода принесли результаты. Фракции правительственного лагеря получили в Государственной думе четвертого созыва 283 мес­та (185 правых, черносотенцев и националистов и 98 октябристов). Черносотенно-октябристский блок опять получил господствующее по­ложение в Думе. Лидерами фракций правительственного блока были правые и черносотенцы — В. Пуришкевич, Н. Марков 2-й, национа­лист, редактор черносотенной газеты «Киевлянин» В. Шульгин, ок­тябристы М. Родзянко и рязанский помещик Н. Волконский.

Заседания Государственной думы четвертого созыва открылись 15 ноября 1912 г. На первых же заседаниях был избран президиум Думы. Председателем IV Думы на протяжении неполных пяти лет (до 25 февраля 1917 г.) был октябрист В. М. Родзянко.

IV Государственная дума обсуждала законопроекты, предложен­ные правительством и самими членами Думы, рассматривала и утвер­ждала государственные росписи доходов и расходов, обсуждала запросы членов о незаконных действиях властей. В процессе деятель­ности Думы было создано 36 постоянных и временных комиссий.

5.7 Итоги законодательства думской монархии в цифрах

Как выше уже отмечалось, весь законодательный, законотворческий механизм думской монархии страдал существенными изъянами. Основ­ные законы (даже в новой редакции 1906 г.), как уже отмечалось нами выше, довольно жестко ограничивали правовое поле, на котором развер­тывалась деятельность Думы.

Не все оказалось четко продумано и закреплено законами и во взаи­моотношениях палат как между собою, так и особенно в плане отноше­ний с исторической властью. Сильно сказались здесь традиции, наработанные приемы и формы подготовки и принятия правовых актов, сказа­лось и наследство законосовещательного Государственного Совета. Но и в сфере своей компетенции Дума была ограничена. Основные законы не подверглись изменениям вплоть до падения монархии. Выше указывалось, что этот вопрос вызвал жаркие споры, но предложение предоставить законодательным палатам право инициативы пересмотра Основных  законов не было принято, и оно осталось исключительным правом императора.

Учреждение Государственной думы не предусматривало непосред­ственное внесение законопроектов императором. Он действовал через министров.

Члены палат в количестве не менее 30 могли вносить «основные поло­жения» предлагаемого законопроекта и объяснительную записку к ним. Эти документы получили, начиная с III Думы, название: «законодатель­ные предположения» (во II Думе они назывались «законодательные заяв­ления», в I Думе — законопроекты). Они обсуждались палатой на пред­мет желательности, причем, заинтересованные министры уведомлялись о дне этого обсуждения не менее чем за месяц. По Учреждению 1905 г. (в случае несогласия министра с законодательным предположением, но со­гласия с ним большинства отдела и 2/3 общего собрания Думы) дело через Государственный совет шло к императору, который мог поручить выработку законопроекта на основе предположения тому же министру. По Учреждению 1906 г., в случае признания Думой законодательного предположения желательным, министр разрабатывал на его основе зако­нопроект и вносил его в палату. При отказе министра разработать проект это делалось уже комиссией Думы.

Наказ Государственной думы 1907 г. (это положение было подтверж­дено в 1909 г.) предоставил ее комиссиям право разрабатывать законо­проекты и при согласии министра на его разработку, т. е. параллельно. Правительствующий Сенат признал соответствующий параграф наказа противоречащим закону, однако думские деятели указывали, что при та­кой трактовке закона право законодательной инициативы Думы превра­щается в фикцию (министр может согласиться выработать законопроект и не делать этого неопределенное время), что противоречит духу закона. Правительство также возражало против думской практики. Циркуляр Совета министров 1911 г. даже запретил предоставлять комиссиям Думы материалы при параллельной разработке законопроектов. В апреле 1914 г. император утвердил положение Совета министров о единой линии пра­вительства по отношению к параллельной разработке законопроектов. Согласно этому положению, министры при принятии обязательства вы­работать законопроект должны были указывать срок выработки, при па­раллельной разработке чиновники ведомств не должны были являться в думские комиссии, а в общем собрании Думы им предписывалось заяв­лять формальный протест. При разработке комиссиями законопроектов, от выработки которых министры отказались, предписывалось не сооб­щать комиссиям никаких материалов, а в общем собрании оспаривать проект по существу.

Несмотря на такую позицию правительства, несколько законопроек­тов, выработанных параллельно думскими комиссиями, было одобрено палатами и утверждено императором. По наказу Думы, в случае призна­ния законодательного предположения желательным и передачи его в ко­миссию для разработки, все другие проекты по этому вопросу, в том чис­ле правительственные, сдавались в комиссию в качестве материала без обсуждения.

Так практика скорректировала порядок законодательной инициативы Думы, зафиксированный в ее Учреждении. Он стал более продуманным и позволял сочетать реальную законодательную инициативу членов Думы и давал содействие им в этом аппаратов министерств (депутатам самим было бы довольно сложно составлять законопроекты), добывать необхо­димые материалы. 1-я Государственная дума тем не менее сочла такой порядок законодательной инициативы чересчур стеснительным для себя. Здесь явно сказалась тактика конфронтации «штурма власти». Фракция конституционных демократов внесла законодательное предположение о пересмотре соответствующих статей учреждения Государственной думы. Этот проект Дума рассмотреть не успела, но он применялся на практике и оказался неудачным. Поэтому в думах последующих созывов применя­лась установленная законом процедура.

Одобренные Государственной думой законопроекты передавались в Государственный совет. Он мог одобрить законопроект, отклонить его или частично согласиться с ним. В последнем случае Совет либо возвра­щал проект в Думу со своими поправками, либо передавал его в согласи­тельную комиссию, образуемую законодательными палатами на паритет­ных началах. На практике в подавляющем большинстве случаев приме­нялась вторая процедура, после которой законопроект возвращался в Думу. Если она соглашалась с поправками Совета, законопроект пред­ставлялся императору без нового обсуждения в Совете.

Проекты, выработанные министрами по инициативе Государственно­го совета или его комиссиями, вносились в Совет и после его одобрения поступали в Думу, которая пользовалась теми же правами, что и Совет в отношении законопроектов, одобренных Думой. Следует отметить, что Государственный совет пользовался правом законодательной инициати­вы крайне редко. По его инициативе возникло лишь 6 проектов.

Выше уже указывалось, что при обсуждении проекта Основных зако­нов ряд высших чиновников предлагал дать Государственному совету право не абсолютного, а лишь отлагательного вето, которое Дума могла преодолеть большинством 2/3 голосов. Противники этой меры возрази­ли, что она уничтожает Государственный совет, и Николай II отклонил это предложение. Одобренные законодательными палатами законы под­лежали утверждению императором. Как и в других странах, российский император утверждал практически все одобренные палатами законопро­екты, отказав в утверждении за все время действия Основных законов лишь двум (о штатах морского генерального штаба в 1909 г., сочтя, что законопроект вторгается в его прерогативы, и об отмене ограничений в правах для лиц, служивших или лишенных духовного сана в 1911 г.).

Законопроекты, составленные по инициативе законодательных палат и не утвержденные императором, не могли вноситься в ту же сессию. Законопроекты, выработанные по инициативе палат и отклоненные од­ной из них, могли вноситься в ту же сессию лишь по повелению импера­тора. Наказ Государственной думы запрещал вносить в ту же сессию от­клоненные ею законопроекты.

На практике законодательная активность Государственной думы и ее реальное место в законодательном механизме со временем менялись. В Государственную думу первого созыва было внесено 16 правительствен­ных законопроектов и столько же депутатских. Важнейшие законопро­екты правительства (о реформе местного суда, усилении судебной ответ­ственности чиновников, расширении крестьянского землевладения и др.) были внесены к концу сессии. Дума, предприняв «штурм власти», под­черкнула свой отказ работать с правительством, оставила его важнейшие проекты без рассмотрения. Обсуждались различные проекты депутатов, но разработка на их основе законопроектов шла вяло из-за отсутствия контактов с правительством, негативно сказались партийные, фракцион­ные споры. Лишь 2 депутатских проекта вышло из комиссий.

За 72 дня своей работы 1 Дума одобрила лишь 2 законопроекта: об отмене смертной казни (депутатский, с нарушением процедуры, он не обсуждался на предмет желательности) и об ассигновании 15 млн руб. на помощь пострадавшим от неурожая (правительственный). Последний проект был внесен в ответ на запрос Думы, однако прошел с большим трудом: многие депутаты считали, что правительству нельзя давать ни копейки. По свидетельству одного из руководителей кадетов Винавера М. М., решили не восстанавливать против себя население и не давать прави­тельству удобного повода для конфликта, но запрашиваемую сумму со­кратили более чем в 3 раза (с 50 до 15 млн руб.). Вскоре этот проект был одобрен Государственным советом и утвержден императором. Это был исключительный случай, но атмосферу «штурма власти» он не уничто­жил, положительным прецедентом не стал. Законопроект об отмене смертной казни не был рассмотрен Государственным советом до роспус­ка I Думы, после чего был признан верхней палатой отклоненным. Дру­гие проекты не дошли до постатейного рассмотрения.

Законодательная деятельность II Государственной думы также несла следы политической конфронтации с властью. В нее было внесено 287 правительственных законопроектов (в том числе бюджет на 1907 г., зако­нопроекты о реформе местного суда, ответственности чиновников, аграр­ной реформе и др.). Из них 99 внес министр народного просвещения, 48 — министр внутренних дел, по 32 — главноуправляющий землеустрой­ством и земледелием и министр юстиции, 31 — министр финансов, 16 — министр торговли и промышленности, 11 — военный министр, другие ведомства не были столь активны.

Государственная дума одобрила только 20 (о штате аппарата Думы, об ассигновании средств на помощь пострадавшим от неурожая) и отклони­ла 6 (об усилении наказаний за антиправительственную деятельность). Остальные законопроекты Дума не рассмотрела, (54 не получили движе­ния после внесения, хотя были внесены в Думу еще 3 марта). Из 20 про­ектов, одобренных Думой, только 3 получили силу закона (об установле­нии контингента новобранцев и 2 проекта о помощи пострадавшим от неурожая), остальные не были рассмотрены Государственным советом.

Наиболее важные законопроекты к моменту роспуска Думы обсужда­лись в ее комиссиях. Законопроект о местном суде дошел до общего со­брания и обсуждался им на последних заседаниях, но одобрить его не успели.

Депутатская инициатива эффективностью не отличалась. Иначе и не могло быть в атмосфере «штурма власти». Члены Думы внесли 44 законо­дательных заявлений (об отмене исключительного положения, смертной казни, введении «четыреххвостки»). До общего собрания Думы дошло лишь два депутатских проекта, а принят им — один (об отмене военно-полевых судов). Причем приняли его с нарушением процедуры и за 3 дня до прекращения действия положения о военно-полевых судах). Законо­проект был отклонен Государственным советом. Также с нарушением процедуры принимались и некоторые правительственные проекты.

В Государственную думу третьего созыва министры и главноуправляющие ведомствами, а также Государственный совет внесли 2.567 законо­проектов (министры народного просвещения, внутренних дел и военный министр — каждый около 400, на сотню меньше министр торговли и промышленности, министр финансов, министр путей сообщения, глав­ноуправляющий землеустройством и земледелием и министр юстиции, морской министр, каждый внес по 180 — 200 проектов, министр иност­ранных дел — 40, представитель наместника на Кавказе — 31, председа­тель Совета министров — 7. Совещание Государственной думы внесло 4 законопроекта. Из общего числа проектов 106 взяты обратно, 79 отклоне­ны Думой (в т. ч. 1 — совещания Думы, а 2346 (95%) были ею одобрены. Остальные не были рассмотрены Думой, среди них были и проекты, вне­сенные еще в 1907 г.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5